Сергей Иванов: «Во время войны надо либо оставаться чистым артистом, либо держать позицию»

Известный блогер, писатель и телеведущий рассказал Karabas Live об интересах в музыке, первой группе и социальной ответственности

Сергей Иванов — человек с витиеватой судьбой. В луганской андерграундной тусовке у него была группа Сrazy Apples. Несколько лет он отработал в правоохранительных органах. При этом не потерял страсти к музыке. Ее немало в жизни Иванова и сейчас, когда он работает ведущим ток-шоу «Право на владу» на канале 1+1 и параллельно пишет и издает книги.

Не имея прямого отношения к индустрии, Сергей музыку любит куда больше, чем среднестатистический украинский гражданин. Он говорит о ней с горящими глазами, много, вспоминая даже те группы, о которых помнит далеко не каждый меломан. Karabas Live пообщался с Ивановым о музыкальных пристрастиях, его первой группе и о том, должен ли артист нести социальную ответственность.

О музыке и Луганске

Музыка для меня была и остается стержнем. Человек — как капуста. Внутри кочан, а все остальное — наносное, тлен. Музыка решала вопросы формирования личности и отношения к жизни в принципе. Моя жизнь была и продолжает оставаться поиском созвучия. И я хочу, чтобы та жизнь, которая меня окружает, была созвучна тому, что я делаю.

Я начал слушать хорошую музыку в 14 лет. Это был 1990 год, когда по телеку начали крутить MTV и Super Сhannel, а также Программу «А» Артемия Троицкого, где он освещал не-мейнстрим. Я сразу проникся нойзом и индастриалом. В таких вещах нужен внутренний конфликт, а он всегда происходит в детстве. У меня он был, когда меня вытащили из патриархального тихого Сватово, обычного гоголевского городка, и перевезли в клокочущий, пролетарский Луганск. Это был 1987 год, голодное время. Вокруг никогда не улыбающиеся люди в «петушках» и кроличьих шапках и бойни между районами.

Я всегда находился в поисках культурного контента. Трудно читать романтические вещи и находить что-то хорошее, когда везде говно и грязь. Весь мир представлялся мне ячеистым — какие-то ячейки я заполнил, а какие-то только предстояло заполнить. Кроме музыки, я заполнял их литературой.

Первое, что я услышал из «странной музыки» — группа Einstürzende Neubauten и NON Бойда Райса. Мне эта музыка сразу понравилось, но я не мог себе объяснить, почему. Совершенно другая атмосфера, непонятные люди вокруг, которые извлекают чудовищные звуки. Приходит осознание, что это искусство. Я привык познавать мир через эстетические и культурные рецепторы. Для меня нет восприятия мира с точки зрения рацио. Когда я выбираю, например, машину, то в первую очередь я смотрю не на цену, не на технические характеристики, а думаю, нравится ли она мне сугубо с эстетической точки зрения.

Я полюбил индастриал. Точнее то, что называют musique concrète – авангардная музыка из шумов. То, что непонятно. Вот как у Einstürzende Neubauten в треке «Autobahn» — бьют в рельсу, а на этом фоне он играет на гитаре и поет противнейшим голосом. Я в это вникал и оно отложилось на подкорке. Потом был мэдчестер. Первый альбом Blur — чистый мэдчестер. Слышу «There’s No Other Way» или «Bang» — прям мурашки бегают.

До сих пор волосы встают дыбом от творчества Coil и того же Бойда Райса. Очень люблю шугейз. My Bloody Valentine, Slowdive, Curve. Эти группы не исчезают из плеера. Я помню, в 14 лет спать ложился поздно, потому что знал, что MTV у нас тогда крутили блоками — кабельное телевидение записывало восьмичасовой кусок трансляции и показывало его по кругу. Я по хронометражу высчитывал, когда будет моя любимая песня, записывал на магнитофон «Вега», а потом расслушивал ее.

О музыке и первой группе

Я как-то выпросил у родителей сто долларов и купил Diamond. Что-то вроде «Gibson», но из Чехословакии. Я постоянно играл и был нацелен не на совершенствование, а на придумывание. Я не люблю играть чужие песни. Я придумывал рифы, ходы, рефрены, а потом собирал их как «Лего». Впоследствии этот метод, который чем-то похож на «cut-up method» Берроуза, мне помог, когда я начал писать рассказы

У меня группа появилась в 10 классе. Мы играли три кавера за всю жизнь. Rage Against The Machine — Killing In The Name, Clawfinger — Warfare и Nine Inch Nails — March Of The Pigs. В то время главное было правильно воспроизвести песню, точно так же как она звучит. Наша группа называлась «Crazy Apples». Наш репертуар был торжеством эклектики. Одному нравится Machinehead, другому — Том Морелло, мне — индастриал и подход Эдди Веддера из Pearl Jam к сочинению лирики для песен. У него интересная ритмика и он клево разбрасывает фразы. А барабанщик любил Godflesh, Scorn и прочее мракобесие.

Эклектика была не только в интересах, но и в составе. Я — не из богатой, но все же из начальничьей семьи. Соло-гитарист — из «военной» семьи. Басисит работал программистом в луганской санстанции. Мама нашего ритм-гитариста сидела за мошенничество, а сам он «двигался» по вене. Барабанщик с его мажорным другом постоянно под калипсолом были и требовали расширения формата. Я им отвечал — окей, у тебя богатый друг есть, пускай он сэмплер купит, и мы что-то придумаем, более раширенное.

В то же время стали популярны всякие наркотические сборища и в жизнь группы вмешались тяжелые наркотики. Были тареновые, калипсоловые движения. Калипсоловая тусовка существенно отличалась от травокуров или от тех, кто двигает себе «черный» по вене. Я перепробовал все неаддиктивное, но меня это не увлекло. Ритм-гитарист у нас, как это часто бывает, впоследствии умер от передоза в Крыму.

Одна песня у нас была похожа на Machinehead, вторая — на Pearl Jam, третья — на Front Line Assembly. В общем, играли все, что нравилось. Позже мы шли в направлении Nine Inch Nails образца 1994 года. В группе я играл до четвертого курса, а потом я ушел в КВН и все начало распадаться. Очень жалею об этом решении. Я быстро понял попосовость и синтетичность КВНовского говна, поэтому надолго там не задержался.

Из осколков нашей группы появилась банда «Третий Мир». На каком-то фестивале они играли с тогда еще начинающей «Другой Рікой». «Мир» занял второе место, а первое — команда Харчишина.

Потом я ушел работать в прокуратуру, потому что надо было где-то отрабатывать практику после юрфака. Это был 1998 год, жесточайший кризис. Зарплату платили пополам с водкой. Команды, конечно, не стало, но музыка осталась со мной. На всех моих работах всегда был магнитофон, наушники, CD-плеер. У меня были коллекции mp3 дисков, которые покупал в Донецке на улице Артема. В 2007 году, когда  уже шел на увольнение, оставил своему товарищу-прокурору два мешка дисков.

О музыке и сыне

Мой сын живет музыкой, он ею дышит. Он ее долбит, долбит, долбит, разучивает песни альбомами. Он пишет свои песни, но считает, что ему еще рано что-то делать с ними. Я ничего особо не играл в его возрасте, а сразу начал сочинять.

Ребенок очень рано все понял. Я всегда включал огромный музыкальный центр, брал сына на руки, ходил, качал. Из колонок играла какая-то музыка. Не Aphex Twin, конечно. Больше под Alice In Chains, Nirvana, RATM и другие ритмичные, драйвовые вещи. Ребенок мой, клянусь, ни разу не слушал попсы и с рождения ее не воспринимал.

Я помню, он только-только научился говорить. Мы едем с другом в машине, а друг — блэк-металист. Что-то обсуждаем, он ставит диски. Вот это вот послушай, говорит. А малой с заднего сидения говорит «Поставьте хэви-метал». Друг прифигел, говорит: «У тебя, Иванов, сын правильную музыку требует. Какой хэви поставить?», а малой отвечает: «Наймайный».

Я его никогда сильно не воспитывал. Давал ему базис. Нет, время от времени я включал «Я ж отец»-функцию, но увидел, что ему это не нравится. Заметил, что он совершенно самостоятельно и осознанно выбирает музыку. Я никогда не любил Deep Purple или AC/DC, но ему это нравилось. И Джими Хендрикса, которого мы никогда не слушали, зато теперь я слушаю Хендрикса по рекомендации сына.

В плане вкусов сыну ничего не навязываю. Мы по большему счету с ним слушаем разную музыку. Он прошел всю классику — от Хендрикса до Black Sabbath. Потом Metallica полюбил. Вместе премся от Pantera, потому что гитарист Даймбэг Даррел умел извлекать правильные звуки. Rage Against The Machine переслушал. Одно время ставил какую-то музыку в машине и интересовался его мнением. Он, я думаю, боялся меня обидеть и сказать, что ему что-то не нравится, а потом со временем начал говорить «Поставь лучше то».

Мы делимся музыкой. Он мне, я ему. Например, он говорит, что альбом последний альбом Muse — крутой, а для меня все закончилось на «Origin Of Symmetry». Но он по деталям разбирает и рассказывает, почему это круто. Ребенок знает Red Hot Chili Peppers, причем начиная с «Mother’s Milk». У меня RHCP закончились на «Blood Sex Sugar Magik», потому что ушел Фрушанте и пришел Наварро. Когда вернулся Фрушанте, я немного слушал, хоть и понимал, что они стали мейнстримовыми. Тем не менее, когда Фрушанте снова ушел, сын прикотрыл для меня «I’m With You» и последний альбом «The Getaway». Я стараюсь прислушаться к нему, как к авторитету, который советует правильные вещи.

Малой играет на гитаре с друзьями в группе. Раньше я с ними занимался, а сейчас он меня сильно не зовет. Дети вообще быстро прогрессируют. У меня получалось организовывать эти сейшены, потому что я живу по принципу «У меня всегда есть время на то, что я люблю». Несмотря на то, что мы переехали, все потеряли в Луганске и приходится много работать. Можно сказать: «Какая нахер музыка, садись статьи пиши. За те три часа, что ты будешь на гитаре играть, можешь получить гонорар за статью». Но я отказывал в себе этом ремесленничестве и шел с ребенком и его друзьями. Мамы приезжали детей забирать и спрашивали: «А вы что, с ними на репетиции были?», а я отвечал: «Я с ними играю».

Самая большая проблема, которая была в их группе — басист. Никто не хотел им быть. Мол, они девочкам не нравятся. Я говорил ребятам, посмотрите на Фли или Джона Патитуччи. Или басистов Metallica. Там же одни легенды были. На смотре самодеятельности в школе сыграли Imagine Dragons — Radioactive в таком составе — две вокалистки, две гитары и парень, который играл басовую партию на верхних гитарных струнах. Дети реально волновались. Я ребенку пульс щупал и подумал, что у него тахикардия началась. Но в итоге зрители восприняли на ура, потому что они, практически не умея играть, выложились на 1000 процентов, и люди это прочувствовали.

Недавно они играли в магазине Jam песню Royal Blood — «Out Of The Black». Басиста они нашли — им оказался товарищ сына по предыдущей школе. Одна из вокалисток стала барабанщицей, а малой поснимал ходы, соло, все от и до.

Каждый хочет видеть продолжение себя в своем ребенке. Я бы не хотел, чтобы сын повторил мою судьбу ни в одном из ее проявлений. Я хотел бы, чтобы он имел силы не идти на компромиссы. И я прогрызу бетон, чтобы у него не было той необходимости, что была у меня.

Об украинской музыке

В молодости заслушивал «Братів Гадюкіних», «Табулу Расу», пока они не начали косить под The Cure. Любил Ivanov Down, «Кому вниз». «Коллежский ассессор» вообще величайшая группа, по моему мнению.

Если брать что-то из современного, то это однозначно «ДахаБраха», Dakh Daughters. Мне нравится все, что Влад Троицкий делает. «Перкалабу» люблю. Мы с Мохом (лидер группы, — прим.ред) общаемся и давно уже знакомы. Gutzul Magik Foundation хороши. Нравятся шугейзеры Mandarinaduck. Очень хорошо отношусь к Kozak System и «Тартак». Возможно, не совсем моя музыка, что я слушаю всегда. Но она дает исчерпывающий ответ на вопрос, существует ли в Украине внятная альтернатива какому-нибудь «русскому року», которым были забиты все телеэфиры и радиостанции.

Хорошо отношусь к Neural Clan, группе DVOE, которые, увы, распались недавно. Конечно же, The Maneken и ONUKA. У Наты Жижченко мне еще нравится проект Tomato Jaws. Еще нравятся Sinoptik. Они на меня произвели в свое время такое же впечатление, что и Прозоров со своими текстами в группе «ТОЛ», хотя это совершенно разные проекты и стили. Люблю Stoned Jesus, прекрасные чуваки. «Вагоновожатые» и проект Антона Слепакова с Сергеем Кравченко sk.ein тоже нравится. “Димна суміш”, Zapaska, Panivalkova. Долго можно перечислять.

Есть проблема у наших музыкантов с промоушном. Понятно, что музыка, которую я слушаю, не будет промоутироваться, как группа «Грибы». Вот, бывает, зайду в Мистецький Арсенал, а там играет что-то охуительное совсем. И ты спрашиваешь у людей — а кто это играет? А никто не знает.

«Океан Ельзи» мне не нравятся. Первый альбом был смесью всех клише брит-попа. Вакарчук — хороший мелодист, хитмейкер и умеет себя подать и продать. Но, как по мне, это реинкарнация «Ласкового мая». «Май» был феноменом. Как The Beatles, когда им на сцену фанатки начали кидать на сцену трусы и блузы. Они совершили прорыв. Точно также совершил прорыв «Ласковый май». «Океан Ельзи» туда же. У них нет немелодичных вещей, припевы цепкие. Отдельные песни я могу слышать, они качественно сделаны. Когда они работали с Павлом Гудимовым, вышел альбом «Суперсиметрія», экспериментальный такой. Но дальше Вакарчук пошел в эти баллады. Они условно стали нашими Maroon 5, который по семантике — тот же «Ласковый май».

Украинцы очень поющая, мелодичная нация. Вышло так, что после развала «совка» мы потеряли время на развитие как общества. У нас была экспансия российской попсы и русского рока. Цель — связать песнями Россию и Украину. Мы слушаем одинаковую музыку — и нас разорвать очень сложно. До тех пор пока мы находимся с Россией в одном культурном дискурсе, между нами будет бесконечно «таять лед».

О музыке и социальной ответственности

Я считаю, что нести артисту социальную или моральную ответственность — его личное право. Но в политику лучше не лезть. Когда Вакарчук пошел в Раду, а потом ушел оттуда, хлопнув дверью, — я понял, что херня происходит.

Сейчас нет семей, которых не тронула война. У меня убили-замучили огромное количество знакомых и друзей. Когда идет война, нужно полностью либо абстрагироваться от всего и оставаться чистым артистом, либо держать позицию, если ты ее обозначил.

Например, Дорн на «Новой волне». Выступление с украинской символикой, с песней на украинском языке в начале российской агрессии — оно само по себе что-то означало и я думаю, что Дорн лукавил, когда говорил в интервью русскому влогеру, что это ничего не значит. Даже сейчас мы переживаем патриотический подъем, а тогда он был вообще запредельный.

Дорн попросту не должен был отвечать на эти вопросы. Есть прекрасная фраза «Я это не комментирую». Вот и все. Когда у меня что-то спрашивают, что я не могу и не хочу сказать — я так и отвечаю. Ответив на эти вопросы, он действительно подставился сам и музыкантов подставил. Вряд ли его будут вдохновлять концерты по украинским провинциям, но если подумать, то концерты в Сызрани, Ярославле и Вологде тоже не совсем вдохновляюще выглядят.

Я так понимаю, что он пребывает полностью в российском дискурсе, потому что он знает, какие там рэпперы есть и что за батлы между ними происходят. Я у своего ребенка и его друзей спрашиваю — вы в курсе? Они говорят — без понятия, мы больше по Pitchfork и Exclaim ориентируемся. У них другие источники информации, правильные, а Дорн нашпигован вот этими российскими шнягами по самое не хочу.

Возможно, он посчитал это частью личной свободы. Но тут надо понимать, что ты одну часть медали освещаешь. Вот дочка знакомых влюбилась в Москву, типа все добрые и доброжелательные. Я не говорю, что это плохо. Он там окружен совсем другими вещами. Теряется понимание, мол, «что происходит вообще?» А ничего не происходит, просто сядь в джип и проедься чуть дальше Мариуполя, и ты сам все поймешь. У него не хватило желания понять, что на самом деле находится за рамками комфортного инкубатора, который ему изготовили в России.

О музыке и философии

Главная ценность искусства — напоминать тебе, кто ты есть на самом деле. У меня была непростая жизнь. Я читаю свою страницу на «Википедии» и ржу в голос. Где я только ни работал и как я только ни работал. Если бы десять лет назад мне кто-то сказал, что я буду принимать участие в революции, то я бы рассмеялся ему в лицо.

Работа на государство — это охеренный пресс. Особенно когда по сути ты анархо-индивидуалист и знаешь, что государственная машина — говно полнейшее, покрытое некротическими пятнами. При этом ты понимаешь, что являешься ее частью. Музыка и сын — были два фактора, стержни, которые помогли пережить это все, где бы я ни работал, чем бы ни занимался.

Многие недооценивают музыку. Конкретная нота, конкретный ход, конкретная подтяжка того же Тома Морелло вызывают у меня мурахи по коже. Музыка может тебя перенести в те времена, когда ты был очень счастливым. Но с другой стороны — музыку не делают на фабриках. То, что делают на фабриках — это говно. Такая музыка надолго здесь не задержится. Кто в своем уме будет слушать группу «Блестящие» или Ани Лорак через 20 лет? Не могу представить себе этого человека.

Музыка — это сакральная территория, куда имеют доступ только посвященные. Очень мало людей, с которыми я могу разговаривать о музыке, и которые понимают, о чем я говорю. Это очень личное. Музыка стала делом моей жизни и прошла со мной через многое и самое херовое. В том числе, через компромиссы, которые ломали меня как личность.

Если человек и существует, кроме того, чтобы потом выполнить функцию перегноя, то он существует для того, чтобы передать какие-то нетленные гуманитарные смыслы. Ментальный рюкзачок, где сложено все самое необходимое. В журналах типа Playboy или Maxim были опросники типа «Три вещи, которые бы вы взяли на необитаемый остров». Мы этот вопрос обсуждали с друзьями, и я говорил, что одна из вещей, которую  я бы взял — веревка. Чтобы повеситься, если не будет достаточного количества музыки и книг, потому что это — моя пища.

Фото из личного архива Сергея Иванова